Первое своё европейское Рождество мы встречали в Берлине. И первое, что увидели в германской столице, выйдя из метро – мемориальную кирху Кайзера Вильгельма с рождественским базарчиком при ней...
Хорошо, что было это в 2015, ещё за год до того, как по этому базарчику проедется грузовиком террорист. Руины кирхи, которые сейчас напоминают прежде всего о теракте, продолжали играть роль памятника разрушенному в годы войны Берлину, а как раз под Рождество особенное значение приобретала хранящаяся здесь «Сталинградская Мадонна».
Как известно, оригинал выполнен врачом Куртом Ройбером рождественской ночью 1942, углём по оборотке советской карты. А вот рисунок волгоградского художника Владислава Коваля, наверное, немногие видели:
Не знаем, как сейчас, а вот год назад витрины KaDeWe (в двух шагах от кирхи) тоже напоминали о России. Точнее, одна из них была конкретно a la russ, с вертящимся на барабане собором с Красной площади. Под куполами – мироточащие водкой черепа. Такой вот получился символ русского православия, с «митрополитом Табашным и Водочным» во главе. Аминь!
С кайзеровой кирхи начинается роскошный Курфюрстендамм. Опять-таки, без наших не обходится. Первая же пьяная девица, вываливающаяся из злачного заведения, на всю улицу делится впечатлениями по-русски:
– Б***, она на мои гуччи шуз наступила!
– Пидарасы! – отвечает ей подруга.
Здесь ценят русского клиента. Оттопчут тебе твои Gucci – на вот, в соседней витрине такая обувка продаётся, чтобы все сразу видели, с кем имеют дело. Круто!
Написано почему-то «РНС», а не «РНЕ», например. И тапочки зачем-то чёрные, а не белые. Но, судя по лежащей на столике книжке о «жизни в парижском стиле», в таких с Курфюрстендамма и на Монмартр не стыдно.
У нас тапок с орлами нет, но нам на Монмартр и не надо. Сворачиваем к Шарлоттенбургу, который, по обилию в этом районе русских эмигрантов, в межвоенные годы даже прозвали Шарлоттенградом. Прошли те времена. Хотя, если спуститься в изящнейшую станцию «Софи-Шарлоттенплатц»…
…кажется, что нет, всё по-старому: вот зазывают на концерт донского казачьего хора Сержа Жарофф, вот русский балет (белградская труппа гастролирует?). Да и выставка работ Макса Бекмана, как будто ещё не объявленных нацистами «дегенеративным искусством», весьма кстати.
Никогда мы не чувствовали себя в Берлине настолько русскими, как спускаясь в метро, где нет турникетов, а проезд при этом стоит очень дорого. Невероятное чувство разочарования испытываешь, когда за две недели не встретил ни одного контролёра, а накатался в подземке на сумму, сопоставимую, собственно, с дорогой из Литвы в Берлин и обратно.
Основным местом наших прогулок стал Шёнеберг – другой район Западного Берлина, хотя и не прозванный какой-нибудь Шёнегорой или Красной горкой, но тоже связанный с русской эмиграцией первой волны. К примеру, на Пражской площади, возле которой мы и гостили, в начале 20-х жила Цветаева, тусовались Горький, Пастернак, Есенин. И даже Илья Эренбург. Никаких упоминаний обо всём этом немцы делать не стали. Эренбурга-то ладно («Убей немца!»), а остальных за что забыли? Кстати, среди местных кафе ни одно не назвали в честь «Прагер диле» – как то, где в своё время встретились Марина Цветаева с Андреем Белым. Но русские газеты на Пражской площади продаются по-прежнему.
Соответственно, и живые русские эмигранты здесь имеются. В гостях у одного такого гостеприимного семейства нам попадается книжка «Putin kaputt!?».
А в берлинских супермаркетах о России напоминает водка «Putinoff» (Putin off?).
Для любителей поностальгировать есть и «Gorbatschow» (без off).
На закуску предлагается «Soljanka» всё с тем же собором Василия Блаженного на этикетке, как в витрине KaDeWe, только вместо черепов – матрёшки.
Даже какой-то «Russisch Brot» есть (а мы думали, «русиш брот» – это буханка формовая).
Буковки почему-то латинские – похоже, немцы боятся кириллицей подавиться.
Более состоятельные бюргеры могут не только «wodka» и «soljanka» в ближайшем магазине купить, но и русского гопника. Производство гопников поставила на поток семейная пара художников из Москвы, обосновавшихся в «культуроварне», что в Восточном Берлине, район Пренцлауэр Берг.
Поцелуй Брежнева и Хонекера висит здесь только как «визитная карточка» Дмитрия Врубеля, вся мастерская превращена в кунсткамеру из портретов уродцев, заспиртованных в вечных текстах Достоевского. Рисунки сделаны на основе реальных фото, найденных в соцсетях. Таблички с текстами прилагаются.
По мысли авторов, это актуальные иллюстрации к русской классической литературе, но Дмитрий поясняет, что речь идёт не об одной только России: «В Германии вот таких деток (кивает на беззубых гопников) не может быть, в Бельгии не может быть, а во всей Восточной Европе – запросто».
«Есть метафоры, а вот эта картинка – прямая иллюстрация, – говорит Дмитрий, показывая на девицу с “Ягуаром”, перед которой Дайва рискнула пить кофе. – В “Преступлении и наказании” на коленях у Свидригайлова, когда пришел Раскольников, сидела девушка. Он уже заплатил ей деньги и дал выпить стакан, который она выпила, как там написано, “как все женщины, не отрываясь, в двадцать глотков”. Вот это двадцать глотков. Именно такая девушка сидела у него на коленях, и именно так она пила. Понятно, что напитка “Ягуар” в XIX веке не было. Была какая-то другая дрянь, которую они лакали совершенно так же, с совершенно такими же последствиями».
Образ Фёдора Михайловича мерцает в темноте у входа. В мастерской звучит классическая музыка, нарочно подчёркивающая брутальность и низость персонажей. А тут Виктория Тимофеева ещё и начала развешивать рождественские украшения.
Но вот мы на улице. За дверью сразу попадаешь на рождественскую ярмарку, и образы гопников моментально выветриваются из головы в парах глинтвейна и глинтбира. Вокруг счастливые лица, и вряд ли кого-то из них интересуют асоциальные элементы из Восточной Европы. Хотя совсем не думать о проблемах второ- и третьесортного мира в Германии не дадут даже на Рождество. Например, активисты вроде бы солидной организации налепили листовку прямо на стекло стенда с расписанием месс. С текстом типа «вынь да положь права цыганам». Хамы!
А вот переселенцы из страны, которая тщится стать самой восточной-превосточной Европой, обосновались здесь прочно. В одном из районов особенной концентрации турок, где Рождеством и не пахнет, неожиданно натыкаемся на витрину с занятными карнавальными костюмами.
Кто ж знал, что вот это длиннющее «Beschneidungsanzug», о которое язык сломаешь, означает «костюм для обрезания». Фу!
Чтобы вернуть себе рождественское настроение, отправляемся на кладбище к братьям Гримм. Пешком через Шёнеберг. Но и здесь нам на пути попадается много всего, отвлекающего от европейского праздника. Например, граффити с изображением русской буквы, вдохновлённой немецким алфавитом.
Пиктограмма «Ссать в подъезде запрещено» пригодилась бы в России ещё больше, чем умляут.
На Потсдамерштрассе, где вдруг снова полным-полно хиджабов, обустроен на лоджии одинокий оплот Вайнахтена. Такое впечатление, что всё это барахло должно в итоге на хиджабы и свалиться.
В самой идее захламить балкон есть, безусловно, что-то очень русское. Но с каким европейским колоритом осуществлена задумка!
С противоположной стороны улицы на благоукрашенную лоджию смотрит не менее красочный подъезд, в шварцниггерском, так сказать, стиле. В списке жильцов указаны Africa, Drugstore и (выбито).
Внутри всё исписано.
Да, это не Шарлоттенград, думаем мы, вспоминая такие парадные, о которых ещё долго не забудешь.
Приглядываемся, и понимаем, что русская тема не оставляет нас и здесь.
В какой-то засыпанной мусором клумбе, где в России росли бы пузырьки «Боярышника», видим бутылки из-под ликёра «Егермейстер». Живут же люди!
Но самым неожиданным для нас явлением на пути через гей-центр гей-столицы Европы (такая уж слава у Шёнеберга) стала голая задница императора Николая I. Cрамота!
Это Кляйстпарк, из которого мы выходим через Кёнигсколоннаден. Шикарно.
Сразу за колоннадой – Высшая школа популярного искусства, а дальше – Институт искусств. Неудивительно поэтому, что между колонн мы натыкаемся на арт-инсталляцию.
Не очень-то похоже на человеческую фигуру – собирали из бытовых отходов. Это, наверное, принципиально сделано, чтобы прохожие, наслаждающиеся прогулкой в парке среди этих прекрасных, гм, статуй, замечательного дворца и великолепных колоннад, задумались о бедности и неравенстве, а не о мастерстве художника. Этот манекен, обёрнутый то ли в порванный фантик, то ли в картонный гробик… Чёрт, он пошевелился.
Второй раз мы приняли за произведение современного искусства висельника, несколько дней подряд болтавшегося на верёвке в окне квартиры в соседнем подъезде. У всех в окнах рождественские украшения – а у этих до сих пор Хэллоуин. Сатанисты!
Возвращаясь в темноте с очередной прогулки, мы увидели, что висельника кто-то потревожил, и он… он – это чей-то пиджак и шапка на экономной немецкой вешалке. Так мы и не поняли, нормально это, или добропорядочным немецким старушкам, живущим в этой улочке, ну или просто проходящим мимо на рождественскую мессу в кирхе на Хальсброннен, тоже не по себе.
Вот таким бабушкам, как эта, в доме неподалёку, которая к празднику вешает на своё окошко занавески с Вайнахтсманном (такие занавесочки ведь именно бабушки вешают, ja?).
Мы впервые оказались на Рождество в европейском городе, и глазели на все окна подряд.
На одном из рождественских балкончиков Шёнеберга, кроме звезды и гирлянд, видели и такую простыню:
Тогда, в 2015, Рождество было омрачено терактом в парижском «Батаклане».
В Берлине пытались белым по чёрному донести до радикалов мысль, что
Не вышло. Через год кровь пролилась и на базарчике у кирхи кайзера Вильгельма.
Оригинал взят у
roman_i_darija в Русский Берлин. Треш, угар и содомия.